Алексей Борисович Буркевич работал на североснежинском токамаке старшим научным сотрудником уже год. Перспективные научные разработки его всегда привлекали, потому он добился от начальства перевода именно на этот объект.

Осваивался на новом месте он недолго. Ему очень повезло с коллегами: и с опытной сотрудницей научного центра, работавшей еще на первом, докризисном, токамаке, Никой Лукиничной Беляниной, и с талантливым молодым ученым Кириллом Ионовым, давшим Алексею многополезных советов. Да и директор ЭТР Петр Никитич Верховский всегда относился с пониманием и терпением к начинающим.

Наука требует терпения и самоотдачи. Ведь мир до конца познать невозможно, и ученым часто приходится сталкиваться с явлениями, которые до них никто не объяснял.

Все странные и серьезные события на токамаке начались после так называемой «североснежинской ряби», произошедшей в ночь с 22 на 23 мая. Вполне возможно, эта природная аномалия и стала причиной последующей катастрофы. Во всяком случае, Буркевич попытался восстановить в памяти события с максимальной точностью.

Утром в понедельник, 25 мая в научном центре появился Иван Севастьянович Федотов, куратор проектора термоядерного реактора из Москвы. Он предъявил Петру Никитичу свои документы и тут же отправился знакомиться со всем коллективом и с термоядерной установкой. Неспешно, прихрамывая и опираясь на трость, профессор Федотов обошел все лаборатории, внимательно вчитывался в распечатки данных приборов, что-то записывал в блокнот. Затем он сообщил Верховскому, что после обеда в центр прибудет новое оборудование, и для него потребуется специальный ангар. Петр Никитич распорядился немедленно проводить куратора к просторному ангару, стоящему в стороне от основных корпусов. Именно там под руководством Федотова и стала производиться сборка некого нового агрегата, призванного обеспечить прочность конструкции токамака.

Примерно в это же время в лаборатории Буркевича появилась студентка-стажер Ольга Виноградова, которую пришлось учить буквально всему.

В субботу 30 мая в городе произошло землетрясение. Североснежинск лежал не в сейсмоопасной зоне, землетрясения тут были редкостью, а потому и удар стихии стал для большинства горожан неожиданностью. Городу землетрясение принесло некоторые незначительные убытки: были разрушены старые сараи, разбиты стекла в витринах. Несколько десятков человек обратились за медицинской помощью. Жертв, к счастью, не было. А научный центр совершенно не пострадал.

Утро 1 июня в научном центре началось с обсуждения экстренной ситуации, возникшей на токамаке. Движение плазмы в реакторе перестало быть равномерным,  как будто она испытывала на себе некое дополнительное воздействие неизвестной, отличное от действия магнитного поля токамака. Это неравномерное движение ядер, в свою очередь, приводило к возникновению вторичных термоядерным реакций: между ядрами гелия, дейтерия и трития в различных комбинациях.

Нина Лукинична еще ночью подняла с постели весь свой отдел, чтобы выявить источник внешнего воздействия, просканировала приборами всю территорию научного центра, в результате чего пришла к выводу, что источник находится где-то еще дальше, возможно в центре города.

Все сотрудники, а также куратор проекта профессор Федотов, были встревожены непонятным явлением. И только Кирилл Ионов внешне казался спокойным и сосредоточенным. Он внимательно изучал распечатки с данными приборов и почти не участвовал в дискуссии.

После экстренного совещания у Верховского Нина Лукинична продолжила поиски причин загадочного  явления.  Вместе со своими сотрудниками, вооружившись измерительными приборами, она планомерно обследовала корпуса и помещения центра и обнаружила несколько мест, где удалось фиксировалось сильное бета-излучение. Причем на плане все эти места располагались вдоль одной прямой линии.

Петр Никитич собрал в связи с этим очередное совещание.

 Обсуждение данного вопроса не принесло никаких результатов. Причин для возникновения излучения электронов может быть множество, а фактов пока маловато.

После совещания Нина Лукинична решила обследовать помещения, на нижнем, подземном ярусе и направилась туда с измерительными приборами.

А через некоторое время случилось нечто невероятное. На цокольном этаже научного центра обнаружился некий подземный ход, ведущий в самый центр города. Именно по этому переходу на территорию ЭТР попало несколько десятков обычных горожан, якобы спасавшихся от бушевавшего в городе смерча.

Узнав о том, что на закрытый объект попали совершенно случайные люди, Петр Никитич немедленно вышел к незваным гостям. Все они говорили о смерче, разыгравшемся над городом и о том, что в научный центр они попали, спустившись в подвал.

И визитеры поведали о себе невероятную историю.

С самого утра неожиданно оказалось, что ни туристы, ни жители города не могут покинуть центральную часть города. Нет, никаких препятствий, рвов или баррикад на улицах не появилось. Просто те, кто пытался это сделать, впадали в некое непонятное состояние транса. Они начинали блуждать по улицам, не вполне понимая, куда идут, и при этом всегда возвращались на центральную площадь. Можно было начинать идти в разном направлении, можно было пытаться уехать на машине, но конечный пункт был один: площадь Покорителей Севера, памятник челюскинцам, администрация города.

Странная аномалия действовала только в центре, на окраинах Североснежинска и в том же Стакане ничего подобного уже не наблюдалось. Попавшие в ловушку горожане были близки к панике. Они звонили на коллегам работу, близким и знакомым, сообщая, что покинуть центр города никак не могут.

И тут над центральной площадью сначала стали летать огненные шары, а потом с крыши гостиницы поднялся мощный вихрь. Пришлось спасаться в «Приполярной» в подвале, а там оказался вход в научный центр.

Недалеко от реактора в одном из переходов и правда наблюдался пролом  в стене, которого раньше не было. Дальше был виден коридор, ведущий непосредственно на цокольный этаж гостиницы «Приполярная» в центре города.

Нина Лукинична послала своих работников, чтобы они измерили длину коридора. Результаты ошеломили ее. 283 метра. Всего 283 метра! Но как такое возможно?

Однако этот странный коридор, не обозначенный ни на каком плане, был единственным путем, по которому застрявшие в ловушке горожане могли бы выбраться на волю. Режим секретности и так был нарушен. И директор ЭТР Верховский согласился открыть на время двери научного центра для горожан.

А уже ближе к вечеру Буркевич обнаружил новые тревожные явления.

Лаборант Гуськов, попивая кофе, лениво просматривал логи на своем терминале, как вдруг обратил внимание на странный пик на графике контроля магнитного поля.

— Леш, — спросил он Буркевича, старшего научного сотрудника лаборатории, — глянь-ка, что это?

— Бред какой-то, — ответил тот. — Во сколько это было?

— Сек… В 15.26.

— А, ну ясно, — Буркевич повернулся на каблуках и собрался уходить

— Чего тебе ясно? Эй!

— Да я как раз примерно в это время в подвал вышел, там свет моргнул. Я говорил тебе, разъемы проверять надо каждый день? Видать, коротнуло где-то, а эта дура, — он постучал по системному блоку кулаком, — подумала, что это в обмотках не то.

— Уверен? — недоверчиво спросил Гуськов.

— Да-а. Не грузи, короче.

***

Прошло еще некоторое время.

Буркевич завис над клавиатурой, думая, что писать дальше в отчете, когда в дверь постучали:

— Алексей Борисович! Извините за опоздание, у меня часы отстали почти на час.

— А, Виноградова. Но вообще-то уже два часа прошло.

— Ну да, — студентка всхлипнула, — так еще и пропуск размагнитился и не пропускал на проходной. Пока разобрались...

— Что значит размагнитился? — Буркевич резко повернулся и встал. — Ты что с ним делала? Говорили же — ни в коем случае не ходить с ним в зал.

— Я и не ходила. Он в сумке лежать остался, а сумка тут в кабинете, все как всегда.

— Ну ладно, — тот вздохнул, — переодевайся, работа не ждет.

Виноградова ушла в заднюю комнату, где была импровизированная раздевалка и вообще склад барахла.

— Хм. Пропуск у нее, — промычал Буркевич. — Да наверняка в карман переложила сдуру, а теперь голову морочит.

— Ой! — вдруг раздался голос девушки из-за стенки.

— Ну что у тебя опять стряслось?

— Вам… вам лучше подойти посмотреть самому.

Вздохнув, Буркевич отправился к ней. Ольга с ошарашенным видом показывала пальцем на кювету, в которой были ссыпаны железные опилки после недавней обработки уголков для нового стеллажа. Опилки старательно выстроились в параллельные линии. Буркевич повернул кювету — опилки, немного поразмышляв, перестроились и снова выстроились по тем же линиям.

— Странно, — пробормотал он, вынимая телефон из кармана. По всему экрану шли цветные круги, как помехи. — Что это за шутки?!

— Я… не знаю, — Виноградова казалась еще более ошарашенной.

Причиной могло быть только одно:  кто-то принес в лабораторию сильный магнит. Но осмотр комнаты ничего не дал, как и соседних.

— Оставайся здесь, — сказал он студентке, а сам пошел в зал токамака.

Едва он вошел, то сразу почувствовал, что что-то не то, но что — понять смог не сразу, только когда опустил глаза вниз: пряжка на его ремне двигалась вверх-вниз. Буркевич снял часы и поднял их за браслет на уровень глаз. Вопреки должному порядку вещей — простому свисанию вниз или хотя бы притяжению к токамаку, они принялись легонько раскачиваться. Алексей придержал их рукой и отпустил, колебания возобновились.

— Странно, — повторил он.

***

Всю ночь Буркевич занимался проверкой герметичности катушек — но ничего не обнаружил. Единственное, по чему была заметна странность, — это подвешенная на нитке гайка, исполнявшая причудливый танец прямо в воздухе. Регистраторы магнитного поля, расставленные рядом, вели себя не менее удивительно: в норме они должны были регистрировать постоянное значение, в реальности же напряженность поля вертелась, словно в турбулентном вихре. “Эксперимент — не останавливать!”, был вердикт начальства, так что токамак продолжал работать в том же режиме, и в поиске причин аномалий уже проявлялся спортивный интерес.

Кто-то оставил на видном месте “Пикник на обочине” Стругацких, рядом с книгой — мешочек с гайками, а вскоре к натюрморту добавился пожарный ломик. Идей, откуда возникло это паразитное поле (термин как-то сам придумался и был принят единогласно), однако, это не принесло. Факт оставался фактом: несмотря на то, что и раньше в зале токамака электронику не рекомендовалось держать, сейчас она попросту сходила с ума.

С утра Алексей рассказал обо всех странностях Нине Лукиничне, которая также вот уже вторые сутки отмечала все странности в журнале.

Когда Нина Лукинична вместе с Буркевичем вошли в зал реактора, они первым делом даже не поняли, что произошло. Тор реактора был как-то странно вывернут наизнанку, причем совершенно невозможным образом. Внутренняя поверхность тора непостижимо вдруг становилась внешней, и электромагнитное поле, таким образом, в определенном месте было облащено наружу.

Первой из шокового состояния при виде этого зрелища вышла Нина Лукинична.

— Да кто ж так тебя-то изогнул? — воскликнула она. — Какая немыслимая сила! Лёша! Это тебе ничего не напоминает? Да это же… Это же…

— Бутылка Клейна, Нина Лукинична!

— Четырехмерная, Лёша, четырехмерная!

Первым в зал реактора позвали Петра Никитича, однако сразу за ним посмотреть на чудо собрался весь институт.

— Нельзя так! Надо немедленно выключить реактор, иначе быть беде, — распорядился директор. — Алексей Борисович, да что же вы стоите?

— Не могу, Петр Никитич! — растерянно ответил Буркевич. — Силовой щит с рубильником остался там…

— Где там? В четырехмерной петле. А у меня, простите, всего три измерения….